Одиннадцать дней наступления

Он был строгим учителем, прекрасно знающим и любящим свое дело, умеющим передать свои знания детям. Такой замечательной учебной мастерской, какую он смог создать, не было больше нигде в районе. Его никогда не видели праздным. Он всегда находил для себя какое-то дело, превосходно играл на гармошке и гитаре, хорошо пел. Придомовую территорию и огород содержал в идеальном порядке. За рассадой выращенных им помидоров очередь из горожан выстраивалась задолго до их посадки: она отличалась в лучшую строну от всех известных тогда сортов и называлась в народе «климовской». 
Всегда вежливый, подтянутый, аккуратный, он был открыт и приветлив к людям. Пройдя еще молодым человеком через польскую 1939 года и финскую 1940-го военные кампании, Великую Отечественную войну, он не растратил своих лучших душевных качеств, оставшись любящим сыном, став чутким и заботливым мужем, а позже отцом и дедом. 
Отдельные эпизоды прошедших войн так взволновали и потрясли его когда-то, что отпечатались в памяти. Некоторые он описал правдиво и откровенно в тонкой ученической тетрадочке, которая хранится, как дорогая реликвия, в семье его дочери – О.С. Пашневой.

Дуэли с финскими снайперами
Январь 1940 года. Мы быстро собрались пешими колоннами и отправились к железной дороге. Путь оказался неблизким: шли ночь, день и вторую ночь с полной боевой выкладкой. Мороз под 40 градусов, так что многие пообморозились. Вот тут-то я и понял, как важно быть выносливым и закалять свой организм. Живя в землянках, в лесу я всегда умывался только снегом, раздеваясь по пояс.
Мы узнали, что идем воевать с финнами. Наконец, погрузились в вагоны и отправились на Ленинград. Там нас переобмундировали во все новое и теплое и отправили дальше – на фронт. Помню, как шли Нев-
ским проспектом. Встречные ленинградцы, не скрывая слез, а то и рыданий, провожали нас. Фронт был совсем рядом, и звуки артиллерийской канонады были слышны и в городе.
Летящие самолеты, колонны войск, машины с ранеными навстречу – все это ощутимо тяготило душу. Скрывать не буду – было страшно.
11 февраля мы подошли к линии фронта и получили приказ выбить финнов из ближайших противотанковых надолбов. Взвод развернулся и двинулся вперед. До сих пор не могу понять, куда девался прежний страх. В голове одна мысль: «Вперед! И чем быстрее, тем лучше, тем меньше будет жертв».
Я был тогда помощником командира взвода. Красноармейцы, не участвовавшие прежде в боях, растянулись вдоль линии атаки, некоторые поотставали. Я стал перебегать с фланга на фланг во весь рост, подбадривая и подтягивая их, и вдруг меня бросило в сторону так, что я даже не устоял на ногах. Плечами пошевелил – ранения не чувствую. Оказалось, меня выследил финский снайпер – «кукушка» — и выстрелил разрывной пулей. Она попала в ватник возле левого рукава и, вырвав из него большой клок, вылетела возле другого, не коснувшись, на счастье, тела. Это меня вразумило, так что стал я передвигаться только пригнувшись, перебежками и ползком.
Подчиняясь приказу, мы упорно продвигались вперед и, наконец, вплотную подошли к штурмуемым рубежам. Тогда нас сменила другая часть, а мы отошли в неглубокий тыл, где пополнили личный состав, привели себя и оружие в порядок, снарядили патронами диски.
16 февраля нас опять отправили в бой. Впереди, за каменными надолбами, укрылись финские снайперы. Не оставляла мысль, что финны — отличные стрелки, и автоматы «Суоми» у них замечательные, но и у меня — снайперская винтовка в руках и я – превосходный стрелок. Внимательно вглядываясь в прицел, выискиваю цель, не замечая, как сам оказываюсь на мушке. Пуля щелкнула по сосне, за которой я укрывался, отстрелив кусочек коры. Ну, думаю, это шальная, но голову все-таки прижал в снег. Снова всматриваюсь в мглистую даль. Слышу – щелк. Это уже другая пуля. Она ударилась в мою каску и ушла в сторону рикошетом. Понял, что меня заметили, и отполз метров на пять. Вскоре неприятный, тревожный звук заставил прижаться к земле, и все тело обдало болотной грязью. Это финская мина упала в полуметре от ног. Ну, думаю: раз уж не взорвалась ты сразу, то не взорвешься и вообще. Нечего тебя бояться. Из-за глубокого снега болотистая земля под ним не промерзла, от этого многие мины тогда не разрывались.
Трое суток в снегу и на лютом морозе удерживали мы занятый рубеж. Захватили его сменившие нас свежие части, продвинулись вперед, но вскоре наскочили на новую преграду.
Давайте,
братцы, вперед!
21 февраля наша часть вновь пошла в наступление. Боевая задача понятна. Ждем сигнала, ждем танки. Но танков нет. И все равно звучит приказ: вперед! Достигли проволочных заграждений, но дальше за них пройти невозможно. Залегли. Саперов нет, танков нет. Голыми руками проволоку не порвешь. Противник стреляет по нам из артиллерии и минометов. Вдруг сзади слышим шум моторов – танки наши! На полном ходу они пробили проход заграждений. Мы в рост, с винтовками наперевес, с криками «ура!» по гусеничному следу бросились за ними. Это был мой одиннадцатый день наступления и первая в жизни штыковая атака. Противник не выдержал нашего натиска и побежал. А мне было жаль, что так случилось. Я так хорошо владею штыком, но не привелось проявить свое уменье.
Мы заняли опушку леса. Ждем новых команд, а противник ведет по нам плотный огонь, не замолкая. Вдруг меня метра на три отбросило в сторону. Вскочил быстро на ноги, не понимая еще, что случилось. Чувствую, правая нога будто деревенеет. На шинели справа образовалась дыра. Тронул рукой – мокро. Боли сначала не было никакой, но через 2-3 минуты почувствовал мокрое тепло по всей ноге. Подбежали санитары, разрезали одежду около раны, оказали первую помощь и на волокушах повезли в тыл. Свистела вьюга, было холодно, но я ничего не чувствовал. Все ощущения заглушила невыносимая боль.
К вечеру за ранеными подошла машина, и нас увезли в госпиталь в Келломяки. Там установили, что осколок снаряда вышел в 2-х миллиметрах от позвонка, не затронув его. Какое счастье! Перебило бы позвонок, на весь век был бы калекой. Из Келломяки после лечения меня направили в Ленинград, в выздоравливающий батальон. В это время война с финнами окончилась.
Родился под
счастливой звездой
Воевать пришлось в очень тяжелых условиях. Финляндия — северная страна. В ней много лесов и болот, зимой суровые холода, выпадает глубокий снег. При большом скоплении техники и людей на дорогах образуются заторы и пробки. И все-таки мы победили, отодвинув государственную границу СССР на 60-80 километров от Ленинграда.
После выздоровления меня направили продолжать службу в 22-й укреп-
район, к которому был приписан наш полк. (Карельский укрепительный район – оборонительные сооружения и воинские формирования на Карельском перешейке протяженностью около 80 км от г. Сестрорецка до Ладожского озера. Имел 196 долговременных оборонительных сооружений. В годы Великой Отечественной войны сдерживал натиск немецких и финских войск на Ленинград).
Я уже стал подумывать о демобилизации, так как срок моей службы истекал, но случиться этому было не суждено. В 1941 году началась Великая Отечественная война. За время финской кампании и срочной службы я объездил и исходил весь Карельский перешеек. Был ранен и контужен, не раз оказывался на волосок от смерти, но, видно, родился под счастливой звездой.
За мужество и героизм, проявленные в годы Великой Отечественной войны, С.П. Климов награжден орденами Александра Невского и Отечественной войны II степени, медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией». В 1945 году в звании старшего лейтенанта запаса демобилизировался и вернулся на родину в Камешково.